Гектор готовит щит, которым сможет отражать множественные сарказмы Диаваль. Он готов к её яду, к её вертлявости и капитолийским проклятиям, ждёт, что же получит в ответ на свои оскорбления? Но Диаваль говорит о другом... то есть, когда Гектор говорит о Революции, Диаваль тоже говорит о ней. Не о Капитолии, не о правильности действий Сноу, не о безошибочности своей диктаторской политики, нет. Она говорит о Койн, о Гекторе, о Революции и о них троих сразу. Она стреляет и стреляет в Гектора убеждениями, вбивая как из пулемёта по одной свинцовые пулив в грудь мужчины - одна, вторая, третья! Перед глазами Гектора конец войны, победа. Тот край, о котором он всегда мечтал, но за который боялся заглянуть, а сейчас - сейчас - вдруг дерзнул. Больше нет отрядов, нет режимов. Люди растекаются по Панему точно вода, сдавая оружие, отпарвляя всё, что так дорого сердцу Клерика, в архив. А правда, Гектор, что ты будешь делать? Ошарашенный, округлив в ужасе глаза, он смотрит сверху вниз на разбушевавшуюся Викторию. Чужие эмоции всегда ударяли Гектору обухом по голове, он терялся, не зная, как верно реагировать на это ведро ледяной воды, которое любили на него выливать в попытке достучаться. Он просто каменел, с ужасом, точно на что диковинное, смотрел на агрессора. А тут ещё и женщина. Что ты будешь делать потом, Гектор? Что же? В ответ - пропасть, черная дыра. Кажется, за ней и конец главы Клерика. Все, кто шёл к Революции с ним вмеcте грустно улыбнутся и пойдут строить свою жизнь, воспитывать детей, строить семьи... а он что? Он убил свою жену, настроил против себя детей, оставив их почти что сиротами. Кому он будет нужен там, за чертой? Перед глазами всплыло окровавленное мертвое тело друга на поле боя. Он похоронил всех, кому был дорог. Сам убил и похоронил всех, кто смел вторгнуться в его душу. Страшное овладевает Гектором, пока он смотрит в глаза Виктории.
Гектор пытается сбросить оковы. Холодная, леденая рука Виктории, вместе с этим так по-капитолийски мягкая, точно шелковая, ногтями цепляется в его горячую широкую, но грубую от мазолей оружия ладонь. Койн, Сноу, Пит, заставляет, бросила... Карусель в голове крутится до той степени, когда начинает тошнить. Гектор пытается сойти - он выдергивает, сначала несильно, потом настойчиво свою руку. Хватит, прекрати, замолчи! Злость накатывает как весенняя сель, заставляя захлебнутья в грязи вопросов и непонятных выводов. Гектор, во что ты веришь, вспомни, что твоя жизнь, очнись!
Она не права. Она ведьма. Она капитолийка. Все, чего она хочет - твоей капитуляции, она хочет возвысится тогда, когда ты падёшь. Ей нельзя верить! Клерик понимает, что должен немедленно уйти. Он не отзывается даже тогда, когда она окрикивает его, чтобы вновь облить грязью фактов и вопросов, которые сейчас могут быть такими губительными для него. Прочь отсюда, вон!
Однако пыл Виктории горит куда сильнее его, Гектора, взбешенной неопределенности. Его минутное замешательство позволило Виктории, которая будто бы знала наперёд чего хотела, действовать без промедлений. И вот она оказывается так близко, как Гектор не позволяет находиться никому. Его непонимающий взгляд исследует прыжками её лицо, брови сходятся в непонимающей дуге. В такие моменты, когда человек находится так близко, ты можешь различить каждую его черту. Гектор обращает внимание, что у Диаваль человеческие глаза. Зеленые, обычные, присущие любому другому человеку. Чистая и гладкая кожа, тонкие дуги бровей и переливающиеся в свете ресницы, одну за одной которые Гектор сейчас может различить. Кроме этого, он видит на её лице такие человеческие тени плохого сна и недостаточного питания. Остатки красной помады на губах, кое-где едва посыпавшиеся тени. С тех пор как Мэри умерла, Гектор обещал себе ни в ком более не различать женщину. Для него все они были либо солдатами, либо врагами без полового признака. А тут, не успевший соориентироваться, Гектор понял, что перед ним обычная женщина без поводов и причин. Просто as is.
А потом этот поцелуй. Точно последний аргумент в её, Виктории, пользу. Я женщина, а ты, Гектор, мужчина прежде всего. Гектор, ты не только солдат Революции, ты ведь просто ещё и... человек? Удивительная правда, кроме шуток, разве есть ещё надежда в машине из плоти и кости разглядеть ... человека? Тонкие пальцы сквозь ткань робы сжимают сильное предплечье Гектора, сжимают с усилием, отчего поцелуй ещё более походит на аргумент.
Из головы смывает всё. Вообще всё. Система коротит и вырубается с оглушительным бабах! Злость анигилирует, но тут же покрывается волной удивления. От Виктории пахнет чем-то похожим на мендаль. А Клерик ощущает до самых подошв толстых армейских ботинок, как его прошибает молния неожиданности. Нет-нет! Это товарняк, пронёсшийся посреди улицы и взрывший асфальт. Клерик успевает правой перебинтованной рукой схватить Викторию за предплечье в ответ на следующие три секунды, и закрыть, а затем снова открыть глаза. Кто посмел украсть у времени эти три секунды? Почему всё вокруг замерло, замерла даже тишина, в воздухе повисла пыль, остановились все механизмы дистрикта 13 на эти три секунды.
Был только единственный звук - как в груди Клерика взрывается перегоревшая лампочка накаливания.
Его губы почти не двигались. Почти. Мимолетное, почти неуловимое движение - то ли вдох удивления, то ли судорога непонимания... Гектор давит на предплечье Виктории и отодвигается назад. Медленно отстранясь. Затем, точно увидя всю картину, он реще отодвигает её от себя уже на шаг, осмотривая с ног до головы, затем бегло помещение - точно удостоверившись, что он не спит - сглатывает, сомкнув губы и молча толкает железную дверь, скрываясь за ней как за спасительной платиной прочь он цунами Виктории. Он чувствует, как стучит взволнованное сердце. Он останавливается у стены рядом с камерой, делает пару уверенный вдохов, с таким ошарашенным взглядом глядя под ноги, будто в полу разверзся космос. Затем снова оглядывается ошарашенно на дверь и большими шагами покидает этаж, даже не остановившись у кпп.
Гектор не спал толком уже несколько суток, его все время мучали кошмары, он просыпался в холодном поту. Каждый день его ждало потрясение или разочарование, порою все вместе. Его мир пришёл в движение, готовый то ли упасть, то ли стать до неузнаваемости другим... А вообще говоря, всё просто летело к чертовой матери.